Хочу всё знать [1970] - Анатолий Томилин

«Факел» сбрасывают с аэропланов, смельчаки пробираются с ним в расположение германских и австрийских войск через завалы, минные поля, проволочные заграждения. «Факел» уносят с собой тысячи военнопленных, оказавшихся в России и теперь отпущенных на свободу.

— Да, это будет посильнее снарядов, гранат, шрапнели, — Ленин встал из-за стола, быстро прошёлся — почти пробежал по кабинету. — Перетянем у них солдат! Братание — уже такой факт, что все эти Гинденбурги и Людендорфы ничего не сумеют поделать! Не помогут их военно-полевые суды, расстрелы и тюрьмы!

У Рида перехватывает дыхание. Вот так бывает, когда разговариваешь с Лениным. Как будто свыкся — хоть и не надолго — с этим обыкновенным кабинетом и его хозяином — обыкновенным человеком в обыкновенном пиджаке и галстуке. И вдруг мысль-вспышка: это же тот Ленин, который всё дальше и дальше сдвигает необозримо-огромные людские пласты, начавшие своё неодолимое движение.

А он стоит рядом и говорит, поблескивая глазами:

— Братание, штыки в землю! Да!.. Но нужно умело объяснять, чтобы они не бросали оружие. Понадобится… Они ещё сами будут решать вопрос о мире… Как решают его наши солдаты… Агитацию надо ставить шире. Не полмиллиона, а миллионы экземпляров! Бумагу и типографии найдём. Мы ещё не брались за это как следует.

Он достаёт из-под стопы книг, лежащих на письменном столе, несколько газет с названиями, набранными броским жирным шрифтом, и каким-то брезгливым движением суёт их под свет лампы.

— Не угодно ли? «Вечерние огни», «Петроградское эхо» и прочие… Мы разрешили им выходить на условиях ясных и определённых: не вставляйте нам палки в колёса, не распространяйте всяческие подлые и грязные слухи, не клевещите, не разводите панику! А вот вам махровый букет! Здесь вы всё найдёте — вплоть до приглашения германцев и вообще всех желающих занять Петроград и ликвидировать, как они изволят выражаться, «большевистское засилье»… Но мы тоже не дурачки. Мы вправе защищать революцию от этих рептилий! Как раз сегодня я разговаривал об этом с Володарским… Мы их прикроем, а типографии и бумагу отдадим для настоящего дела!.. Скажите, товарищ Рид, вам не ставят никаких… этих, как их? — он щёлкнул пальцами, стараясь припомнить ускользнувшие из памяти английские слова.

По смыслу фразы Рид понял, какие слова требуются, но Ленин предостерегающе поднял руку:

— Нет, нет, сейчас вспомню сам… вот, на языке вертится, — он потёр высоченный лоб и вдруг выкрикнул с каким-то мальчишеским восторгом: — Ага, есть! Вот, пожалуйста, на выбор! Obstacle! Impediment! Hindrance! Препятствие, помеха! Никто не смеет препятствовать в таком деле! А если возникнет что-либо, прошу прямо ко мне!

Зазвонил телефон. Рид встал, но Ленин показал рукою: сидите, сидите!

— Что? — спросил он в трубку. — Сожалеете, что в такой поздний час? Но ведь и вы же бодрствуете? Ни в каком случае! Безусловно обязаны подчиняться! Разъясните им популярно, что все учреждения — все до одного — отныне советские… Мы от них не требуем, чтобы они садились изучать Маркса. Пусть добросовестно исполняют свои обязанности, этого вполне достаточно…

Рид смотрел, как острый грифель бегает по бумаге, оставляя за собой бисеринки букв.

Ленин положил трубку, и Рид опять поднялся. Кажется, что тьма за окнами сгустилась ещё больше. Донёсся металлический скрежет броневика.

— Можно бы пройтись по набережной полчасика, — голос у Ленина звучит устало, — но что-то нездоровится Надежде Константиновне. Простудилась, промочила ноги…

Рид ощущает крепкое пожатие его руки…

В коридорной нише Рид подставил себе стул, подвинул тумбочку, извлёк из кармана пёстрый ситцевый кисет. Мимо волокли что-то тяжёлое, может быть, несгораемый шкаф или пулемёт, звякали котелки, звучали голоса — всё это не задевало сознания. И только почувствовав чьё-то прикосновение к плечу, Рид поднял голову.

Перед ним стоял Горбунов с папкой под мышкой, с длинной, перекрученной телеграфной лентой, похожей на серпантин. Он не удивился, а только улыбнулся:

— Добрый вечер… виноват, доброе утро! А впрочем, чёрт его разберёт, мы тут все путаем, что когда…

В. Нестеров

ФЛАГ И ГЕРБ СТРАНЫ СОВЕТОВ

История флагов (знамён, стягов) теряется в глубине веков, и никто не знает, когда и где впервые был поднят флаг и как он выглядел. С развитием человеческого общества и образованием государств флаги приобретали всё большее и большее значение; прикреплённый к древку кусок яркой цветной материи со временем превратился в знак сплочённости и единства; государственный флаг стал символом независимости страны, олицетворением её чести и национальной гордости. Флаг существует вместе с нацией и неотделим от её истории, каждый народ видит в нём образ Родины, её прошлое, настоящее и будущее.

Алый флаг нашей Родины — это символ братской интернациональной солидарности всех тружеников планеты, в нём отражено легендарное революционное прошлое нашего народа. Более чем полвека гордо реет красный стяг на главном флагштоке страны — Большом Кремлёвском дворце.

История революционного красного знамени начинается задолго до Великой Октябрьской социалистической революции. Полагают, что оно впервые было поднято в XVI веке немецкими земледельцами, восставшими против своих господ, а через столетие оно заалело в России в руках участников стихийно возникавших крестьянских восстаний и бунтов.

Высоко поднял красное знамя пролетариат Франции. Впервые оно взметнулось на улицах Парижа в дни июльской революции 1789 года, когда восставшие рабочие, поддержанные крестьянами парижских предместий, штурмом взяли Бастилию. Позднее, в 1831 году, ткачи города Лиона выступили под чёрным знаменем с вытканным на нём лозунгом: «Жить работая, умереть сражаясь!», а через три года те же лионцы, снова поднявшиеся против своих угнетателей, несли алые знамёна.

Затем алые стяги взвились над первыми баррикадами. Изображение баррикады с развевающимся над ней красным знаменем стало символом революции.

Революционный 1848 год — год появления «Коммунистического манифеста» — окончательно утвердил красный цвет как цвет борьбы и свободы. 18 марта 1871 года восставший пролетариат Парижа силой взял власть в свои руки, а через десять дней на площади перед ратушей с трибун, украшенных алыми флагами, была торжественно провозглашена Парижская коммуна. Впервые в истории возникло рабочее правительство и была установлена диктатура пролетариата. И красное знамя, как знамя пролетарской революции, впервые было поднято коммунарами. Это небольшое, пробитое пулями красное полотнище 6 июля 1924 года французские коммунисты передали в дар Советскому Союзу, и сейчас оно хранится в Центральном музее В. И. Ленина.

Когда на международную арену классовой борьбы вступил пролетариат России, алое полотнище тоже стало его боевым знаменем. Впервые оно было поднято молодым рабочим Яковом Потаповым во время политической манифестации рабочих и студентов 6 декабря 1876 года в Петербурге на площади перед Казанским собором. На потаённых лесных полянах, среди распускающейся зелени под яркими кумачовыми полотнищами проходили рабочие маёвки.

9 января 1905 года рабочие Петербурга пошли с прошением к царю, неся его портреты и церковные хоругви, но уже на другой день после жестокой расправы с рабочими на Васильевском острове и в других местах города появились баррикады и красные флаги над ними. Первая русская революция 1905—1907 годов показала, что рабочий класс России должен с оружием в руках бороться за свои права и свободу. И не случайно изображение трёхгранного штыка солдатской винтовки с развевающимся на нём алым стягом стало символом русской революции.

Красный цвет знамён заполонил центральные улицы и площади Петрограда в дни Февральской буржуазно-демократической революции. Участники и очевидцы событий 26—27 февраля вспоминают: «Падали с фасадов зданий царские гербы; улицы цвели алыми знамёнами, звенели песнями, шумели митингами площади… С красными знамёнами, с громом „Марсельезы“ идём к Таврическому дворцу…» И даже такой мелкий, но характерный штрих: на памятнике Екатерине II, в сквере перед Александрийским театром, к простёртой руке царицы кто-то прикрепил алый флаг!

Около ста тысяч солдат и рабочих принимали участие в демонстрации 20—21 апреля 1917 года. Это было первое после Февральской революции открытое столкновение борющихся классов, начало тех бурных демонстраций и ожесточённых схваток, которыми были наполнены последующие месяцы. 18 июня многолюдные колонны демонстрантов шли к Марсову полю; над бесконечными людскими потоками реяли знамёна с большевистскими лозунгами «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Контроль рабочих над производством!».

И снова твёрдой поступью шагал питерский пролетариат; у рабочих красные повязки, у работниц — алые шарфы, а на знамёнах: «Вооружение всего народа и рабочих прежде всего!», «Хлеба, мира, свободы!».